Неточные совпадения
Татарин,
вспомнив манеру Степана Аркадьича не называть кушанья по французской
карте, не повторял за ним, но доставил себе удовольствие повторить весь заказ по
карте: «суп прентаньер, тюрбо сос Бомарше, пулард а лестрагон, маседуан де фрюи….» и тотчас, как на пружинах, положив одну переплетенную
карту и подхватив другую,
карту вин, поднес ее Степану Аркадьичу.
— Представьте, он — спит! — сказала она, пожимая плечами. — Хотел переодеться, но свалился на кушетку и — уснул, точно кот. Вы, пожалуйста; не думайте, что это от неуважения к вам! Просто: он всю ночь играл в
карты, явился домой в десять утра, пьяный, хотел лечь спать, но
вспомнил про вас, звонил в гостиницу, к вам, в больницу… затем отправился на кладбище.
Вечером собралось человек двадцать; пришел большой, толстый поэт, автор стихов об Иуде и о том, как сатана играл в
карты с богом; пришел учитель словесности и тоже поэт — Эвзонов, маленький, чернозубый человек, с презрительной усмешкой на желтом лице; явился Брагин, тоже маленький, сухой, причесанный под Гоголя, многоречивый и особенно неприятный тем, что всесторонней осведомленностью своей о делах человеческих он заставлял Самгина
вспоминать себя самого, каким Самгин хотел быть и был лет пять тому назад.
Наш неопытный вкус еще далее шампанского не шел и был до того молод, что мы как-то изменили и шампанскому в пользу Rivesaltes mousseux. [шипучего вина ривесальт (фр.).] В Париже я на
карте у ресторана увидел это имя,
вспомнил 1833 год и потребовал бутылку. Но, увы, даже воспоминания не помогли мне выпить больше одного бокала.
— Еще как вспомнили-то. Прежде-то как все у нас было просто. И начальство было простое. Не в укор будь тебе сказано: брал ты, и много брал, а только за дело. А теперь не знаешь, как и подступиться к исправнику: водки не пьет, взяток не берет, в
карты не играет. Обморок какой-то.
«Тамбов на
карте генеральной кружком означен не всегда». Эти строки Лермонтова я
вспомнил осенью 1875 года в приемной антрепренера театра, в большой комнате с деревянными диванами и стульями.
Идти играть в
карты было уже поздно, ресторанов в городе не было. Он опять лег и заткнул уши, чтобы не слышать всхлипываний, и вдруг
вспомнил, что можно пойти к Самойленку. Чтобы не проходить мимо Надежды Федоровны, он через окно пробрался в садик, перелез через палисадник и пошел по улице. Было темно. Только что пришел какой-то пароход, судя по огням — большой пассажирский… Загремела якорная цепь. От берега по направлению к пароходу быстро двигался красный огонек: это плыла таможенная лодка.
Он
вспомнил в мельчайших подробностях все происшедшее и удивлялся, как это он мог заискивающе улыбаться ничтожному человеку и вообще дорожить мнением мелких, никому не известных людишек, живущих в ничтожнейшем городе, которого, кажется, нет даже на
карте и о котором в Петербурге не знает ни один порядочный человек.
— Ей-богу, душка, ни копеечки. Что я? Сумасшедший, что ли? Ты думаешь, я не понимаю, — что братец не скажет! — я семейный человек, мне стыдно это делать. Вот как три тысячи проиграл, так и не запираюсь: действительно проиграл. Ну, прости меня, ангельчик мой Лиза, ей-богу, не стану больше в
карты играть: черт с ними! Они мне даже опротивели… Сегодня
вспомнил поутру, так даже тошнит.
Проснувшись в шесть часов вечера, в то самое время, как граф Турбин приехал в гостиницу, и увидав вокруг себя на полу
карты, мел и испачканные столы посреди комнаты, он с ужасом
вспомнил вчерашнюю игру и последнюю
карту — валета, которую ему убили на пятьсот рублей, но, не веря еще хорошенько действительности, достал из-под подушки деньги и стал считать.
И в то время, как доктор и вдовушка толковали о предчувствиях, Ежов и следователь Гришуткин то и дело вставали из-за
карт и подходили к столу с закуской. В два часа ночи проигравшийся Ежов вдруг
вспомнил о завтрашнем съезде и хлопнул себя по лбу.
— Кого на сцену принимаем? Зачем собираемся сюда? Неужели затем, чтобы в
карты играть, пить у буфета и беспечно и весело прожигать жизнь? А о главной цели — об искусстве,
вспоминать, как о мираже. Надо проснуться, мы ходя спим, все спим.
Люди этой партии говорили,
вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками
карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.